Надысь гражданин с кодовым позывным Alex заинтересовался вопросом: Alex pushkarev igor, а что ты имеешь против азиатчины? (https://zabanen.whotrades.com/...) Сразу коротко ответить было проблематично. Но мысль в голове вращалась (знаете как бывает, проблемы решаются ночью, во сне, мозг-удивительная штука, радуйтесь, что он у вас есть) и вот как она оформилась.Читаю мемуары Н.Никулина, рядового, прошедшего войну. Сразу скажу, описанное для меня не новость, но, как всегда, детали потрясают и подтверждают свои мысли и высказывания других авторов и публицистов. Вокруг книги разгорелось полно страстей. Чью сторону принять-решать каждый должен сам. Я допускаю некоторые неточности и преувеличения (за давностью лет и субъективностью). Но главное остается-Россия страна с азиатским нравом, хотя и стремится в Европу. Это значит, что волею случая оказавшиеся на вершине власти правители, сами выходцы из народа, глубоко презирают остальной народ (хотя были и исключения, как же без них). Об этом же говорит и Валерий Соловей через раз в своих выступлениях.Ну и сам разношерстный народ. Он, конечно, со временем меняется в лучшую сторону, все больше места в нем занимает думающая часть. А вы сравните описание полувековой давности и нынешнее племя? Сильна разница?Испытание войной раскрывает, вытряхивает наружу всю подноготную народа, конкретно каждого человека. И там можно встретить всю широту спектра характеров.Азиатчина проявляется буквально во всем. В отношении правителей к народу, в поведении народа, в готовности к ситуации (как тут обойтись без русского "Авось"), в принятии решений, наконец, в распространенном стремлении некоторых представителей провести вокруг пальца других граждан (и даже государства).Скажете, что все это было и в Европе? Возможно, когда-то. А что сейчас? ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ"Мы приехали под Погостье в начале января 1942 года, ранним утром. Снежный покроврасстилался на болотах. Чахлые деревья поднимались из сугробов. У дороги тут и там виднелись свежие могилы – холмики с деревянными столбиками у изголовья. В серых сумерках клубился морозный туман. Температура была около тридцати градусов ниже нуля. Недалеко грохотало и ухало, мимо нас пролетали шальные пули. Кругом виднелось множествомашин, каких-то ящиков и разное снаряжение, коекак замаскированное ветвями. Разрозненные группы солдат и отдельные согбенные фигуры медленно ползли в разных направлениях.Раненый рассказал нам, что очередная наша атака на Погостье захлебнулась и что огневые точки немцев, врытые в железнодорожную насыпь, сметают все живое шквальным пулеметным огнем. Подступы к станции интенсивно обстреливает артиллерия и минометы. Головыподнять невозможно. Он же сообщил нам, что станцию Погостье наши якобы взяли с ходу вконце декабря, когда впервые приблизились к этим местам. Но в станционных зданиях оказался запас спирта, и перепившиеся герои были вырезаны подоспевшими немцами. С тех порвсе попытки прорваться оканчиваются крахом. История типичная! Сколько раз потом приходилось ее слышать в разное время и на различных участках фронта! И все же жизнь в землянках под Погостьем была роскошью и привилегией, так как большинство солдат, прежде всего пехотинцы, ночевали прямо на снегу. Костер не всегда можнобыло зажечь из-за авиации, и множество людей обмораживали носы, пальцы на руках и ногах, аиногда замерзали совсем. Солдаты имели страшный вид: почерневшие, с красными воспаленными глазами, в прожженных шинелях и валенках. Особенно трудно было уберечь от морозараненых. Их обычно волокли по снегу на специальных легких деревянных лодочках, а длясохранения тепла обкладывали химическими грелками. Это были небольшие зеленые брезентовые подушечки. Требовалось налить внутрь немного воды, после чего происходила химическая реакция с выделением тепла, держащегося часа два-три. Иногда волокушу тянули собаки– милые, умные создания. Обычно санитар выпускал вожака упряжки под обстрел, на нейтральную полосу, куда человеку не пробраться. Пес разыскивал раненого, возвращался и вновьполз туда же со всей упряжкой. Собаки умудрялись подтащить волокушу к здоровому бокураненого, помогали ему перевалиться в лодочку и ползком выбирались из опасной зоны!Тяжкой была судьба тяжелораненых. Чаще всего их вообще невозможно было вытянутьиз-под обстрела. Но и для тех, кого вынесли с нейтральной полосы, страдания не кончались.Путь до санчасти был долог, а до госпиталя измерялся многими часами. Достигнув госпитальных палаток, нужно было ждать, так как врачи, несмотря на самоотверженную круглосуточнуюработу в течение долгих недель, не успевали обработать всех. Длинная очередь окровавленных носилок со стонущими, мечущимися в лихорадке или застывшими в шоке людьми ждалаих. Раненные в живот не выдерживали такого ожидания. Умирали и многие другие. Правда, впоследующие годы положение намного улучшилось.Однако, как я узнал позже, положение раненых зимою 1942 год а на некоторых другихучастках советско-германского фронта было еще хуже. Об одном эпизоде рассказал мне в госпитале сосед по койке: «В сорок первом нашу дивизию бросили под Мурманск для подкрепления оборонявшихся там частей. Пешим ходом двинулись мы по тундре на запад. Вскоре дивизия попала под обстрел, и начался снежный буран. Раненный в руку, не дойдя до передовой,я двинулся обратно. Ветер крепчал, вьюга выла, снежный вихрь сбивал с ног. С трудом преодолев несколько километров, обессиленный, добрался я до землянки, где находился обогревательный пункт. Войти туда было почти невозможно. Раненые стояли вплотную, прижавшисьдруг к другу, заполнив все помещение. Все же мне удалось протиснуться внутрь, где я спал стоядо утра. Утром снаружи раздался крик: «Есть кто живой? Выходи!» Это приехали санитары.Из землянки выползло человека три-четыре, остальные замерзли. А около входа громоздилсяштабель запорошенных снегом мертвецов. То были раненые, привезенные ночью с передовойна обогревательный пункт и замерзшие здесь… Как оказалось, и дивизия почти вся замерзлав эту ночь на открытых ветру горных дорогах. Буран был очень сильный. Я отделался лишьподмороженным лицом и пальцами…» О неудачах под Погостьем, об их причинах, о несогласованности, неразберихе, плохом планировании, плохой разведке, отсутствии взаимодействия частей и родов войск кое-что говорилось в нашей печати, в мемуарах и специальных статьях. Погостьинские бои были в какой-то мере типичны для всего русско-немецкого фронта 1942 года. Везде происходилонечто подобное, везде – и на Севере, и на Юге, и подо Ржевом, и под Старой Руссой – были свои Погостья… В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию, как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение, не нашлось другого средства, как залить кровью лезвиеэтого ножа. Постепенно он начал ржаветь и тупеть, и двигался все медленней. А кровь лилась илилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города. Но вот ножостановился. Был он, однако, еще прочен, назад его подвинуть почти не удавалось. И весь 1942год лилась и лилась кровь, все же помаленьку подтачивая это страшное лезвие. Так коваласьнаша будущая победа.Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров – наперечет. Шли в бой необученные новобранцы…– Атаковать! – звонит Хозяин из Кремля.– Атаковать! – телефонирует генерал из теплого кабинета.– Атаковать! – приказывает полковник из прочной землянки.И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецкихпулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было не таклегко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулеметчиков их полкабыли случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом – а они все идут иидут, и нет им конца.Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые трупы. Уже в некоторыхдивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия,начиная сражение, имела 6–7 тысяч штыков, а в конце операции ее потери составляли 10–12тысяч – за счет постоянных пополнений! А людей все время не хватало! Оперативная картаПогостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет. Но полковник выполняет приказ игонит людей в атаку. Если у него болит душа и есть совесть, он сам участвует в бою и гибнет.Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают.Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны – давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно,но верно кадровые немецкие дивизии тают.Хорошо, если полковник попытается продумать и подготовить атаку, проверить, сделаноли все возможное. А часто он просто бездарен, ленив, пьян. Часто ему не хочется покидатьтеплое укрытие и лезть под пули… Часто артиллерийский офицер выявил цели недостаточно,и, чтобы не рисковать, стреляет издали по площадям, хорошо, если не по своим, хотя и такоеслучалось нередко… Бывает, что снабженец запил и веселится с бабами в ближайшей деревне,а снаряды и еда не подвезены… Или майор сбился с пути и по компасу вывел свой батальонсовсем не туда, куда надо… Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, невыполнение долга, так свойственные нам в мирной жизни, на войне проявляются ярче, чем где-либо.И за все одна плата – кровь. Иваны идут в атаку и гибнут, а сидящий в укрытии все гонити гонит их. Удивительно различается психология человека, идущего на штурм, и того, ктонаблюдает за атакой – когда самому не надо умирать, все кажется просто: вперед и вперед!Однажды ночью я замещал телефониста у аппарата. Тогдашняя связь была Примитивна,и разговоры по всем линиям слышались во всех точках. Я узнал, как разговаривает наш командующий И. И. Федюнинский с командирами дивизий: «Вашу мать! Вперед!!! Не продвинешься– расстреляю! Вашу мать! Атаковать! Вашу мать!»… Года два назад престарелый Иван Иванович, добрый дедушка, рассказал по телевизору октябрятам о войне совсем в других тонах…Говоря языком притчи, происходило следующее: в доме завелись клопы и хозяин велелжителям сжечь дом и гореть самим вместе с клопами. Кто-то останется и все отстроит заново…Иначе мы не умели и не могли. Я где-то читал, что английская разведка готовит своих агентовдесятилетиями. Их учат в лучших колледжах, создают атлетов, интеллектуалов, способных навсе знатоков своего дела. Затем такие агенты вершат глобальные дела. В азиатских странахзадание дается тысяче или десяти тысячам кое-как, наскоро натасканных людей в расчете нато, что даже если почти все провалятся и будут уничтожены, хоть один выполнит свою миссию.Ни времени, ни средств на подготовку, ни опытных учителей здесь нет. Все делается второпях– раньше не успели, не подумали или даже делали немало, но не так. Все совершается самотеком, по интуиции, массой, числом. Вот этим вторым способом мы и воевали. В 1942 годуальтернативы не было. Мудрый Хозяин в Кремле все прекрасно понимал, знал и, подавляявсех железной волей, командовал одно: «Атаковать!» И мы атаковали, атаковали, атаковали…И горы трупов у Погостий, Невских пятачков, безымянных высот росли, росли, росли. Такготовилась будущая победа.Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы быломассовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они недостигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственностиначальства и беспомощной покорности солдат. Я видел это в Погостье, а это, как оказалось,было везде.На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирноевремя проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных иразумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полкштурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно,в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым толькочто врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию…«Вперрред!!!», и все. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода или капитан,командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробитьлюдей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!»… Сразу же подключается политрук, СМЕРШ4 и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписатьфамилию, и готово: «Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что тоже самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществомлюди. А остальные – «Вперрред, в атаку!», «Нет таких крепостей, которые не могли бы взятьбольшевики!» А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Подиих достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекциярусского народа – бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, вXXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породитновые поколения себе подобных."НУ КАК ВАМ?