Виктор Шендерович Избранное · "Про что этот день". Еще и про то, чтобы поглядеть в глаза многим десяткам фотографий на страницах своих друзей - и сказать спасибо всем этим людям. И обнять тех, кому в этот день печально и торжественно вместе с тобой. Начну с моего киевского друга Александр Володарский. Этот его текст я очень люблю. ПЕРЕВОДЧИК КОСОЙ Раньше не только люди, фамилии у людей были мощнее. Багратион, например – это даже не фамилия, это – уже звание. У моих родителей была большая компания, и фамилии как на подбор: Германы, Соколы, Буркотовские, всех не помню. И собирались они обычно не в нашей тесной коммуналке, а шли в гости к одному из папиных друзей. У этого друга, известного киевского адвоката, была большая квартира в старом доме неподалеку от Крещатика, и фамилия звучная, хотя всего из четырех букв - Бень. Впрочем, Бень – распространенная еврейская фамилия, образованная от имени Беньямин или просто Беня. Но родители адвоката, не подумав, назвали его так же, как моего отца – Ефим. Поэтому в списке жильцов в табличке на первом этаже он так и значился: «Кв. 17. Е. Бень». И когда папа с мамой шли в гости, мой меркантильный брат-студент, которого они за десятку подряжали дома присматривать за мной - дошкольником, запирая за ними дверь, ехидно интересовался: - Куда сегодня? Опять к «Е.Беням»?! По молодости лет тонкость этого незатейливого каламбура я не улавливал, и гораздо более смешным представлялся мне другой человек. Его мои родители называли - «переводчик Косой». Почему «Косой», тогда я не знал и думал – кличка, оказалось - фамилия. А вот почему «переводчик» - сейчас расскажу. Герой моего рассказа родился в местечке еще до революции, успел поучиться в хедере, и всю жизнь говорил с жутким еврейским акцентом. Он прошел всю войну. Пехотинцем. Имел орден Ленина, а такую награду в войну далеко не каждому вручали. Своего комбата сержант Михаил Косой называл коротко и ясно: «Поц». - Дядя Миша, а откуда у вас орден Ленина? - Не откуда, а за что. - Тогда – за что? - За то, что не послушал командира. - И за это можно было получить на войне орден? - Почему нет? Я же получил. Брали Киев, форсировали Днепр. Фрицы с той стороны огонь открыли – шквальный! Лежим, не поднимая головы. И тут этот поц, наш комбат, кричит: «Вперед!». Я спрашиваю: «Куда вперед?». И он, не выходя из окопа, еще громче орет: «Вперед!» и показывает «куда». А как раз там немец вообще бьет, как скаженый. Все побежали, а я со своим взводом тихонечко отполз ниже по течению, нашел место, где не так били, и мы таки форсировали Днепр. Причем без потерь! Историю, как он стал переводчиком, дядя Миша рассказывал примерно так: - Как-то зимой наши разведчики взяли «языка». И тут этот поц, наш комбат, спрашивает: «Кто знает немецкий?». Все молчат. А у меня температура, кашель. Чувствую, надо мне хоть денек в тепле отсидеться, вот и вызвался: «Я знаю!». И для верности добавляю по-немецки: «Их бин - а переводчик!» Короче, сели мы в какой-то хате, начал я допрос. На чистом идиш, как в хедере учили. - Ред цу мир, сука немецкая! – кричу фашисту, - в смысле, давай, признавайся, гад! Немец слышит, что я говорю, и вроде слова ему знакомые, а сути не улавливает. И только глазами хлопает: - Их нихт ферштейн! Тут заходит комбат: - Ну, что он там лопочет, сержант? - Молчит, - отвечаю. - Придуривается, сволочь! Майор немцу по кумполу трах: - Говори, падло! А тот, бедняга, заладил, как попугай: - Нихт ферштейн! Нихт ферштейн! В общем, не повезло фашисту. Идиш ближе к швабскому диалекту, это мне потом одна профессорша объяснила, а тот, может, из Баварии был. Короче говоря, тупой оказался – ни бум-бум в идише, хотя у нас в Белой Церкви и украинцы, и поляки болтали на идише, как Шолом-Алейхем со своей мамой. Просидел я с ним целый день. Чаю попил, отогрелся, и разъехались: немец – в штаб дивизии, а я – снова на передовую. Но уже без кашля… Казалось бы, человек, который умел устраиваться на войне, и в мирной жизни не должен пропасть, но Михаилу Косому мешало слово. И слово это было у него в начале всего, и слово это было: «неудобно». - Миша, пойдем на телефонную станцию, попросим, чтобы нам поставили телефон, - умоляла его жена Люся. - Неудобно, - отвечал ей Миша. - А когда тебе нужно вызвать скорую, и я бегу к телефону-автомату через улицу, тебе удобно? - Удобно, - отвечал ей Миша. - Миша, надень пиджак с орденом, – продолжала уговаривать его Люся. - Ты будешь молчать, а говорить будем мы: я и твой Ленин. - Неудобно, - повторял Миша. - Хорошо, тогда давай хотя бы похлопочем, чтобы телефон поставили не нам, а соседке над нами, – предлагала Люся. - У нее – больной ребенок. - Это удобно, - соглашался, наконец, Миша и, кряхтя, натягивал на себя пиджак с орденом. Дяде Мише с его простреленной рукой тяжеловато было одеваться: особенно застегивать пуговицы и шнуровать ботинки. Зато легко было отвечать на рукопожатие – из-за ранения его ладонь всегда была раскрыта в известном положении: «Дай пять!», поэтому на улице он неестественно прижимал руку к себе, чтобы никто не подумал, будто ветеран войны просит милостыню. Признаться, виноват я перед дядей Мишей. Мал был, не понимал. И как-то спросил у мамы: «А у дяди Миши с женой есть дети?» «Нет», - ответила мама. «Вот сволочи! - сказал я, - их же кто-то родил!». Так что детей у семьи сержанта Косого не было, и квартиры своей долго не было - активные действия влиятельного адвоката Е. Беня наталкивались на дядимишино: «неудобно». Потому, когда дали им с женой небольшую однокомнатную квартирку на первом этаже где-то «на выселках», это было счастье. Обжились они там, и тут как-то вечером звонит «переводчик Косой» моему папе и рассказывает: - Представляешь, Фима, заходят ко мне сегодня вечером два каких-то штымпа и говорят: «Мы из райисполкома. На днях сдается новый дом для инвалидов войны. Собираемся дать вам хорошую двухкомнатную квартиру». Ну, как тебе это нравится? - Очень нравится, - реагирует мой папа. - Заживете с Люсей, как люди, у каждого своя комната. - А зачем? - искренне удивился Миша. - Не понял, - разволновался вдруг мой папа. - Ты что, отказался?! - Конечно, отказался! А что, нам с Люсей тут плохо?! Нам и тут хорошо! Да и – неудобно… - Так вот, что я тебе скажу, Миша, - говорит ему мой папа, – ты говорил, что твой комбат – поц. Так это как раз не он, а ты – поц. Причем - полный! К нам домой дядя Миша приходил на дни рождения. Он сидел за столом в потертом черном пиджаке - другого пиджака у него не было, а на лацкане висел тот самый орден, который производил впечатление в жэке, райисполкоме, больнице, если дядя Миша приходил туда за кого-то просить. Когда я занялся фехтованием, «переводчик Косой» подарил мне книгу. Это была книга о героях гражданской войны. На обложке герои неслись во весь опор с шашками наголо, а внутри была надпись, запомнившаяся мне навсегда: «Пусть станут образцом для Сашки Былых героев стальные шашки!» Я был тронут - взрослый человек, и специально для меня стихи написал! А потом он, произнося в мою честь тост, первым толкнул меня на занятия драматургией: - Пошел на спорт – это хорошо. Но надо же еще куда-то ходить! Вот мы вчера с Люсей пошли в театр и получили свою порцию удовольствия. Там выступали все: и те, которые поют, и те, которые танцуют... А еще раньше напала на меня противная хвороба - стоматит. Во рту все горело, больно было есть. И лечили меня медом, который я ненавидел. Ложку меда мне в рот запихивали и силой, и хитростью, а я орал и пытался его выплюнуть. Однажды у нас дома оказалась металлическая баночка, на которой было написано «Башкорт балы». Это был башкирский мед, его дядя Миша привез из Уфы. Каждый год в мае он ездил в Уфу, где жила семья его фронтового друга Ильдара Сафина, погибшего в Берлине на глазах сержанта Косого. Мед показался мне особенным, совсем не противным. С тех пор я мед люблю. Последнее, что я знаю, это как дядя Миша уходил. Он лежал в длинной, многоместной палате в дальнем углу - в больнице он не сказал, что инвалид войны: «неудобно». В то утро возле дяди Миши никого не оказалось – жена где-то задерживалась. И каждые пять минут к нему подходила медсестра. Народу в палате было много, и никто не хотел, чтобы среди живых лежал умерший. Да и в коридоре больных хватало. Сестричка потом рассказывала, как «переводчик Косой», чтобы она не бегала лишнего, смотрел на дверь, с трудом разлепив веки, и, когда она заглядывала, он из последних сил поднимал свою, всегда раскрытую пятерню и махал ей, словно говоря: - Жив я еще. Прости, милая, за беспокойство… Давно я хотел написать про дядю Мишу, а то как-то неудобно было. ================================ Расстреливали Ваньку-взводного за то, что рубежа он водного не удержал, не устерёг. Не выдержал. Не смог. Убёг. Бомбардировщики бомбили и всех до одного убили. Убили всех до одного, его не тронув одного. Он доказать не смог суду, что взвода общую беду он избежал совсем случайно. Унёс в могилу эту тайну. Удар в сосок, удар в висок, и вот зарыт Иван в песок, и даже холмик не насыпан над ямой, где Иван засыпан. До речки не дойдя Днепра, он тихо канул в речку Лету. Всё это сделано с утра, Зане жара была в то лето. Борис Слуцкий ===================================== Виталий Рувинский (function(d, s, id) { var js, fjs = d.getElementsByTagName(s)[0]; if (d.getElementById(id)) return; js = d.createElement(s); js.id = id; js.src = "//connect.facebook.net/ru_RU/sdk.js#xfbml=1&version=v2.8"; fjs.parentNode.insertBefore(js, fjs); }(document, 'script', 'facebook-jssdk'));https://www.facebook.com/vit.ruvinski/posts/10218240071105765?__cft__[0]=AZU4spaBzK0R8y7zyu60FvhS_IB1zKJ5eHHcxdsnzOzzaI8ys_NZhYV2K3UVQliXxg2uL1xltFX45oeR4HVlGWWANzvqwSih5lw8QkWFCxg6s4wJp8Q1KT3-YfGMXb5_E0PhGLsgP7u-Cdl6o5yOp70l&__tn__=%2CO%2CP-R · UPD: На сайте президента поправили текст.«Мы всегда будем помнить, что этот величественный подвиг совершил именно советский народ. В самое трудное время войны, в решающих сражениях, определивших исход борьбы с фашизмом, наш народ был един на многотрудном, героическом и жертвенном пути к Победе».Это стенограмма речи с официального сайта президента.Но Путин сказал не совсем так.«...наш народ был один, один на многотрудном, героическом и жертвенном пути к Победе».