За что и почему Россия воюет с Западом?Кирилл РоговНа прошлой неделе в Сочи проходил очередной форум Валдайского клуба – главной площадки популяризации и продвижения внешнеполитической доктрины Кремля и его видения мировых проблем. А сегодня Фонд Либеральная миссия публикует очередной доклад-обзор, который называется «Знамя конфронтации. За что и почему Россия воюет с Западом». Авторы обзора – известные эксперты в области международных отношений, экономики, социологии и политики — Александр Габуев, Лев Гудков, Василий Жарков, Игорь Зевелев, Иван Крастев, Татьяна Пархалина, Кирилл Рогов и Андрей Яковлев (под редакцией Кирилла Рогова). Атмосфера противостояния с Западом стала привычным фоном российской жизни. Не будет преувеличением сказать, что это противостояние составляет основную рамку существования и целеполагания нынешнего политического режима. Ему подчинены не только ориентиры внешней, но также внутренней и даже экономической политики. Шпиономания и поиск агентов иностранного влияния, как в советские времена, вновь становятся механизмами регулирования политической и общественной жизни и искусственного сужения рамок дискуссии о путях развития страны. Под углом конфронтации переписываются учебные программы, пересматриваются программы научного сотрудничества и исторические нарративы. В эпоху биполярности, классической холодной войны, СССР претендовал на то, что представляет собой глобальную альтернативу социальным порядкам Запада, и конкуренцией этих порядков обе стороны объясняли их «генетическую» враждебность. Но что лежит в основе конфликта Москвы с Западом сегодня? Какой большой вопрос питает это противостояние и какова его цель? Кремль и официальный внешнеполитический дискурс исходят из предрешенности ситуации конфронтации с Западом и необходимости, исходя из этой предрешенности, формулировать задачи и приоритеты национального развития, отметая дискуссии о целесообразности конфронтации и представляя ее как вынужденную, навязанную. Одним из главных мотивов нашей дискуссии является постулат о том, что отношение к Западу и стратегия взаимодействия с Западом традиционно являются фокальной точкой российской не столько внешнеполитической, сколько внутриполитической дискуссии. Вопрос об отношении к Западу в России – это вопрос о выборе стратегии внутреннего развития. Если суммировать достаточно обобщенно идеи обзора, то причины и механизмы нового периода конфронтации России с Западом можно рассматривать в четырех взаимосвязанных проекциях. КОНФРОНТАЦИЯ КАК СЛЕДСТВИЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ДИВЕРГЕНЦИИ. Не только в последние десятилетия, но на протяжении во всяком случае последних двухсот лет изменения внешнеполитических нарративов в России тесно связаны с динамикой институционального развития. Неудавшаяся попытка стать «Западом» в очередной фазе российской модернизации сменяется стремлением стать «Антизападом» в следующей за ней фазе «альтернативной модернизации» или контрмодернизации. Значительную часть XIX века и большую часть XX-го Россия дистанцировалась от Запада, стремясь либо сохранить «традиционные» институты (в XIX веке), либо создать альтернативные (в XX веке). При этом чем более расходятся институциональные векторы России и Запада, тем шире трактуется Россией понятие суверенитета и энергичнее обосновывается необходимость отстаивать его экстерриториальные рубежи (глобальный институциональный суверенитет). КОНФРОНТАЦИЯ КАК ИНСТРУМЕНТ КОНСОЛИДАЦИИ. В фазе отказа от проекта догоняющей модернизации внутренняя консолидация выглядит как конструирование России в качестве «Антизапада». «Антизападничество» становится фактором легитимации правящей элиты, а внешняя политика — инструментом конструирования национальной идентичности, которая возводится в ранг вопроса национальной безопасности. Если на протяжении большей части XX века эта идентичность ассоциировалась с коммунистическим проектом, то на новом витке институциональной дивергенции российские элиты обратились к паттернам, сформулированным русскими традиционалистами и имперскими националистами в XIX веке. Схожая траектория эволюции отношения к Западу прослеживается и на уровне массового общественного мнения. Враждебность и подозрительность в отношении Запада, подстегнутая описанным выше новым элитным дискурсом, стала реакцией на восхищение Западом, характерное для периода кризиса и крушения советской системы, когда с ним ассоциировался образ будущего. Несостоявшаяся «утопия Запада» обернулась обращением к «реакционной утопии» – идеологии «национального возрождения» и функционального усиления образа его «врагов».КОНФРОНТАЦИЯ КАК ИНСТРУМЕНТ РЕШЕНИЯ ВНУТРЕННЕГО КОНФЛИКТА. Новая институциональная дивергенция Россия и Запада стала результатом неспособности найти сбалансированную модель политического и экономического развития: потерпели неудачу попытки адаптировать в России как принципы либеральной рыночной экономики (LME), так и нелиберальную модель государственно-патронируемого капитализма (SPME). Реальная институциональная динамика в большей степени определялась логикой борьбы элитных фракций за ренту, а ее итогом стала моноцентрическая авторитарная политическая система и создание механизмов перераспределения ренты во внутреннем контуре экономики. Стратегия конфронтации с Западом и самоизоляции России рассматривается доминирующей элитной коалицией как способ сохранить эту систему даже в условиях относительного снижения размеров ренты и замедления темпов роста, блокировать возврат к повесткам модернизации и рост влияния связанных с ними элит и социальных групп. КОНФРОНТАЦИЯ В ГЛОБАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ. Возвращающийся паттерн конфронтации с Западом находит поддержку в тех новых линиях напряжений, которые характеризуют глобальную политическую сцену. Эти напряжения связаны как с внутренними проблемами, с которыми столкнулся Запад и которые снижают его привлекательность в качестве институционального образца, так и с глобальной конкуренцией моделей капитализма и возвышением Китая в качестве нового образца для подражания. Вследствие этого фрейм «новой холодной войны» оказался востребован элитами не только в России, но и на Западе (в особенности — в США). Вместе с тем данные опросов свидетельствуют, что общественное мнение — и в России, и в Европе — скорее сопротивляется идеологии «блокового мышления». После всплеска антизападнических настроений, в России наблюдается обратное движение — внутренние проблемы ослабляют и вытесняют повестку внешнего противостояния. Схожим образом в Европе общественное мнение с подозрительностью относится к риторике «ястребов», не воспринимает Китай и Россию в качестве экзистенциальной угрозы и также в большей мере сфокусировано на внутренних вызовах европейскому порядку, чем на внешних. Ослабление позиций Запада в качестве институционального образца актуализирует глобальную конкуренцию либеральной и нелиберальной моделей капитализма. Нелиберальный капитализм, предполагающий патронаж национальных фирм со стороны правительства в интересах догоняющего развития, рассматривает как ненужные и враждебные многие институциональные принципы либеральной модели. В этом смысле антилиберальная риторика российских властей выглядит частью влиятельного мирового тренда. Однако уровень конфронтации с Западом, на который Россия вышла в 2010-е годы, существенно превышает уровень конфронтации других стран этой группы. Ее изоляционистская стратегия является преимущественно ответом на внутренние вызовы и лишена той девелопменталистской перспективы, которая характерна для успешных стран нелиберального капитализма. Этим в конечном счете определяется восприятие России другими ключевыми игроками мировой сцены как значимого и сохраняющегося центра силы, не имеющего, однако, собственного проекта и убедительной перспективы.