В австралийском Мельбурне проходят показы Недели моды 2020 Наталья Зубаревич, профессор Кафедры экономической и социальной географии России Географического факультета МГУ. А.Плющев― власти отказались от индексации пенсий работающим пенсионерам. Н.Зубаревич― Но это у вас подпольная информация от РБК, еще официального заявления не было, и не будет до 19 сентября, вы же прекрасно понимаете, что идиотов нет. Ну, слушайте — я ошиблась, давайте я займусь самокритикой. Я очень ошиблась, я уже несколько передач у вас говорила, что к думским выборам обычно больших пряников не бывает. И смотрите, как меня жизнь наказала: всем пенсионерам по десяточке, всем силовикам по пятнашечке, детям-школьникам по пятнашечке, и заранее. Слушайте, я так недооценила родную власть, ее горячую любовь к населению накануне выборов, и это мне будет профессиональный не просто минус, а даже «двойка» и даже «кол». Потому что я не учла турбулентность, нервность, психическое состояние власти накануне, казалось бы, протертых уже по самое «не могу» выборов. У нас власть незатейливая, она ставит штампы сразу, и на лоб и желтую звезду нашивает тоже. Плюс там еще сиротам, семьям, потерявшим кормильца – ну, грубо, — из 43 миллионов 38-39 это по старости, по этому грубому слову. То есть, примерно раздали 400 миллиардов на пенсионеров. Остальное – из 500 объявленных без малого, — видимо, горячо любимые силовики: армия и всякие службы охраны, защиты конституционного строя и другого всего. Полтриллиона при бюджете федеральном — где-то по расходам 22-23 триллиона, — это немало. Но не смертельно. Абсолютно не смертельно. Но знаете, сам масштаб говорит о том, что власть нервничает. Для меня, — с одной стороны я всячески приветствую, что людям добавили денег, пусть это будет не Крымский мост и не мост на Сахалин, а будет людям в карман – это лучше. С другой стороны как-то они широко пошли. А.Плющев― Но инфраструктурные проекты, национальные, мега-стройки, локомотивы эти – разве не лучше? Н.Зубаревич― Поделились, изъяли маленько. Я по поводу этих больших мега-строек вообще скептический человек, потому что их эффекты не всегда просчитаны, их последствия не всегда так хороши, как кажется власти. С другой стороны, да – это повышение валового продукта, это занятость, заказы куче предприятий и организаций. Но все то, что я видела «до того» — вот детский вопрос, саммит АТЭС во Владивостоке. И как там у нас опосля рванул Приморский край? Ну, Олимпиада в Сочи – и как там рванула Кубань с Причерноморьем? Нет ответа. Поэтому пафоса много, а экономические эффекты часто сомнительные. Вот за что я «за» — за любые дорожные инфраструктурные проекты. А.Плющев― То есть, все-таки за Крымский мост? Н.Зубаревич― Нет, Крымский мост это все-таки политический проект. А вот когда ударим «по бездорожью и разгильдяйству» – это правильно. Но опять же, — смотря про что. Еще одна линейка – железные дороги, скоростные магистрали, Москва-Санкт-Петербург, которая из 4 часов дороги делает 2 часа 55 минут — экономически мне непонятно. Просто непонятно. Зачем? Давайте так: инфраструктурные деньги надо вкладывать, — раз. Их надо вкладывать по уму, — два. Если их очень часто вкладывают не по уму — три, — лучше пусть отдадут людям. Вот такой у меня тупой ход рассуждений. А.Плющев― Все-таки вернусь к индексации пенсий работающим пенсионерам – не хватило широты души? Н.Зубаревич― Там много. Там больше 400 миллиардов. Одно дело всем раздали 400, и каждый в кармане по десяточке увидел. А тут каждый месяц этим работающим сволочам еще и приплачивать? В год это много. То есть, расходы, которые не дают явного электорального результата, и при этом затратны, заметаются веником под печку. Не будет. Те, которые одноразовые и дают четкий электоральный результат, как кажется власти, — пожалуйста, сделаем. А.Плющев― А почему так в целом обходятся с работающими пенсионерами, кроме того, что понятно, что это экономия для бюджета? Вроде бы у нас дефицит рабочей силы, мы приглашаем мигрантов. А тут людей стимулируют выходить на пенсию? Н.Зубаревич― Можно я скажу цинично? Так не выйдут же, сволочи. Потому что прожить на одну пенсию сложно. И поэтому эти люди хоть и не индексированную, но пенсию получают, плюс еще зарабатывают. Это заведомо более значимые деньги, чем одна пенсия, это рациональное решение очень многих людей. Власть же цинична. Она прекрасно понимает, что по своей воле многие на пенсию не уйдут. Я вам дам совет: слушатели «Эха», если вы хотите, чтобы вам проиндексировали пенсию, договоритесь с работодателем, увольтесь на три месяца. Пусть служба занятости получит информацию, что вы уже не работаете. Вам индексируют пенсию автоматом, и потом вы зачисляетесь снова. Совершенно рабочий формат. А.Плющев― А вообще повышение пенсионного возраста и вся эта история с пенсией – насколько это серьезный социально-экономический фактор? Я видел предвыборные плакаты кандидатов, которые идут вроде бы независимо, но мы понимаем, что от партии власти. Они идут с лозунгами «отменим грабительскую пенсионную реформу». Я удивился – ведь партия власти как раз голосовала за пенсионную реформу, как они это называют. И собираются ее отменять? Насколько это ощутимо по регионам? Н.Зубаревич― Тут две логики. Во-первых. Вот это чистое наперстничество. Потому что понятно, что этот кандидат может петь про паровоз все, что хочет — реформу не отменят. Но он этим зарабатывает себе персональные очки. Он наперсточник – можно я назову вещи своими именами? Понятно, что он ничего сделать не сможет. Второе. Пенсионеров сокращают два года подряд. Это шикарно, — это я язвлю по полной программе. Их количество сокращается, это некий облегчам-с Пенсионному фонду. Я про грустные последствия ковида не буду кощунственно упоминать – там результат ровно такой же. Но и пенсионная реформа привела к тому, что у нас не просто не растет, а сокращается количество пенсионеров, чтоб я так жил. Поэтому для государства, для его казны это облегчение. Отменять не будут – это совершенно точно. Власть не сдает назад, вы помните, это как бы правило «лицо терять нельзя», что там могут сделать? Я сомневаюсь, что что-то сделают. Думские выборы они протащат, это без сомнения, а до президентских еще жить и жить Может, что еще великого случится. Поэтому не буду я это комментировать — реформа сделана, назад дороги нет. А.Плющев― Вы говорили, что губернаторы, которых выбирают не от власти, хотя, может быть таких на этих выборах и не будет. Н.Зубаревич― Не будет. А.Плющев― И в Хабаровске тоже? Н.Зубаревич― Жду. И не могу понять – пошла стенка на стенку. Народ же не кричит, он фигу держит в кармане. Он эту фигу вытащит в виде избирательного листка, или эта фига так в кармане и останется, — обматерится, и проголосует, как надо? Не знаю. Я просто с диким интересом жду результатов выборов по Хабаровскому краю. Народ сломали, или он, по доброй русской традиции, достал эту фигу в тихом месте и вставил в электоральный процесс. Я буду очень ждать результатов. А.Плющев― вы говорили, что губернаторы не от власти – им закрывают различные возможности. Н.Зубаревич― не совсем так. Я говорила несколько иначе: их не пускают в те кабинеты, в которые они хотят попасть. Это не значит, что им ничего не дают. Если по нацпроектам там отрихтовано и им положено по министерским нормативам что-то получить. Они получат. Но чтобы переговорить, договориться что-то поменять, что-то добавить – им просто не дают возможности встретиться с первыми лицами министерств. Слово тупое – их не принимают. Не то, что нерукопожатные, а «неприемные», — вот такое слово употреблю. Они денежку какую-то получают, у них есть какие-то лоббистские группы. Но опять же – это не столько чисто финансовое наказание, это наказание отгораживания этого человека: ты не наш, мы с тобой не хотим иметь дело. А.Плющев― Как вы думаете, по-человечески, люди это чувствуют, когда голосуют? Что вот мы проголосуем за того, так ему деньги дадут, а если за этого – не дадут. Н.Зубаревич― Это очень было ощутимо, когда шла первая волна. Это я просто знаю, я не думаю — когда шла первая волна вот этих «парашютистов» взамен старых, не местных, — знаете. Какое было массовое ощущение? Я не назвала бы его даже сильно негативистским, оно было такое: он из Москвы, его оттуда послали, наверное, у него все схвачено – моет, нам чего-то добавят. А этот старый, мы его знаем уже, он ни о чем. А новенький придет, может, лучше будет. Вот эта робкая надежда на то, что денег добавят, из Москвы присланный – она была. Что сейчас, точно я сказать не могу. Потому что один электоральный цикл прошел, люди увидели, что принципиально ничего не меняется. И что в их головах сейчас, у меня нет ответа. Но тогда, при первой волне «парашютистов» эта эмоция считывалась – люди надеялись на лучшее. И поэтому сильно не сопротивлялись. Сопротивлялись кто? – элиты региональные. Они понимали, что будет многим «секир башка». Люди думали по-простому: ну, московский, от Путина, может, что-нибудь дадут? «Вот приедет барин, барин нас рассудит» — Некрасова никто не отменял, страна воспроизводит свою матрицу. А.Плющев― есть еще какие-то социально-экономические факторы, которые могут повлиять на нынешние выборы? Н.Зубаревич― Сейчас все нормально. Вы меня прервали, а я тут судорожно сидела и считала исполнение бюджета по январю-июлю. Пока все нормально, очень прилично – ну, с низкой базы прошлого года. Вы понимаете, что в прошлом году был провал. Очень прилично выросли доходы бюджетов, их собственные доходы, что они зарабатывают – на 24%. Налог на прибыль – на 38%, НДФЛ на 18% — «все хорошо, прекрасная маркиза», мы вылезаем из этой ямы. Ровно то же происходит в экономике. Мы вылезаем из всех ям. Где медленнее, где быстрее: в обрабатывающей промышленности вообще неплохо, в добывающей — это нефтянка, прежде всего – медленнее. В услугах, в торговле практически вылезли. В общепите не просто вылезли, скажу такое слово – выпрыгнули. С платными услугами помедленнее. С доходами — ну, не выползли мы до конца из ямы: падали почти до минус 8%. Сейчас поднялись почти до плюс 7 – не дотянули. Но, тем не менее, выход идет. Люди это так, или иначе, видят. Поэтому вопрос не в том, выползем или не выползем – выползем, из каждого падения бывает выползание. Вопрос, что дальше будет. С какой скоростью, когда мы вернёмся, выползем на краешек этой ямы, дальше-то с какой скоростью будем двигаться? И здесь много вопросов.А.Плющев― Дело в том, что один из лидеров «Единой России» предложил, буквально настаивает, что необходимо строить новые города в Сибири, и так далее. И наши слушатели просят задать вам вопрос: «Строительство новых городов в современном мире. В России в частности, утопическая идея, или вполне реальная?». Н.Зубаревич― Я поняла. Слушайте, давайте сегодня я буду заниматься рекламой. Она мне тем более приятна, что это наши выпускники, моего факультета. В «Медузе»* развернутый ответ на все эти шойгувские фантазмы. Да, молодой выпускник, хороший молодой исследователь уже, Руслан Дохов, — загляните на «Медузу» — он там по полочкам раскладывает, в чем неправ Шойгу. Я прочла – заплакала слезами умиления и поняла, как хорошо мы выращиваем молодняк, как они уже классно умеют делать экспертизу. А теперь про Шойгу. Мечтать не вредно. Но из Сибири идет миграционной отток, чтобы эти города заполнить людьми, их где-то надо взять. У вас два варианта: из европейской части вы не перетащите, потому что Сибирь активно перемещается именно — особенно Дальний Восток, — в европейскую часть. Значит, у вас два пути. Путь первый: новый ГУЛАГ, и сселяем туда работать. Знаете, «никогда не говори никогда» — правильно? Мы с вами живем в стране, где нельзя говорить «никогда». Второе, чтобы этот город создать, вы должны к чертовой матери оголить весь Красноярский край, и население Красноярского края максимально туда сплочёнными рядами отправить. Это понравится населению Красноярского края? Поэтому это абсолютный фантазм, он нереализуем. Это первая причина: люди сами принимают решение, где они будут жить. И при всем уважении к гоподину министру, и более того, страшно сказать, к председателю, главе Русского географического общества, — стыд на мою седую голову, плохо объясняли, — придется ему сказать, что люди принимают решение, а не госорганы и не лично господин Шойгу. Вот как-то так устроена жизнь – пока нет ГУЛАГа, она устроена так. Второе. Все такие зоны, где сидит монопрофильное производство — Медная долина, еще какая-то – это потенциально моногородские территории с монопрофильной экономикой. Рассказать уважаемым слушателям «Эха Москвы», что происходит с советскими моногородами? Ведь специализация никогда не бывает вечной. Стоит напомнить, что очень многие из этих городов сейчас прозябают. Потому что, чем занимались их предприятия, на нынешнем рынке невостребованные. И люди мотаются на вахту, сидят в тени, пытаются подработать. Потому никогда нельзя делать производственные города – это эпоха индустриальная, она закончилась. Город это место, где люди приезжают, занимаются разнообразными видами деятельности, и город развивается, прежде всего, на разнообразных услугах. Я каюсь, но я бываю на конференциях в Географическом обществе, — очень каюсь. Но мне не довелось ни разу рассказать уважаемому председателю, как работает урбанизация, и что с этим можно сделать. Боюсь, не доведется и дальше. Поэтому будем с ним пребывать в разных представлениях о мире. Его и научном. Они сильно отличаются друг от друга. А.Плющев― С другой стороны мне кажется, что это такая же предвыборная штука, никто всерьез не собирается строить эти города. Н.Зубаревич― Знаете, а многие люди покупаются. Я с вами тут на 200% согласна – это чистый предвыборный пиар, чтобы потрафить сибирякам, — людям это понравится без сомнения. Сибирь уверена абсолютно в том, что она кормит всю страну, что ее обирают, что она сидит на ресурсах, доходы от которых изымаются, и Сибирь ничего не получает. А тут тебе говорят, что у вас будет новая столица, новый поезд, — внимание тебе оказывают. Это очень предвыборно. Тебе говорят, что ты важен, что на тебя будут тратить ресурсы. Это чисто предвыборная история, тут я с вами на 300% согласна. А.Плющев― Вы сказали, что Сибирь уверена, что ее обирают. Я такое во многих регионах слышу. Но давайте о Сибири поговорим – разве не так? Н.Зубаревич― По разному. Тыва дотационна на 80%. Кто ее обирает? Республика Алтай — на 75. Кто ее обирает? У Алтайского края – он не богат, мягко говоря, — уровень дотационности будет под 40%. У Хакассии меньше, у сильных регионов, таких, как Красноярский край – тут без сомнения – они отдают больше, чем получают назад – это без сомнения. Иркутская область – тоже без сомнения, Томская. А вот Новосибирская – тут уже надо считать. Потому что больших налогов в федеральный бюджет она не платит, только НДС, а прибыли там большой нет. Поэтому давайте – у меня дурацкая присказка, меня за нее все коллеги ругают, но она честная: по-разному. Есть кормильцы, которые очень много отдают. Но никто из них не отдает так, как Ханты-Мансийский автономный округ. Из всех собранных на его территории налогов 91% уходит в федеральный бюджет, а 9% остается Ханты-Мансийскому округу. Ни одному из субъектов Сибирского федерального округа этого не снилось просто — такой масштаб грабежа. А это изъятие нефтяной ренты. Просто сибиряки реально уверены в том, что у них все отбирают. Я это знаю, я там бываю регулярно. Это не просто элитное ощущение, это ощущение массовое, ощущение населения. Потому что действительно – неблагоустройство инфраструктуры такое, дефицит каких-то модернизаций мощнейший. Сразу видно, что территории полузаброшенные с точки зрения инвестиций – я имею в виду инвестиции в жизнь людей. И поэтому есть ощущение, что у нас все отняли. А.Плющев― Что Москва все берет на себя. Насколько это справедливо сейчас? Я понимаю, что «по-разному». Н.Зубаревич― По разному. Ханты-Мансийский 91% отдает, а магаданская область, например, почти ничего не отдает, у нее возврат НДС. Поэтому почти 100% собранных налогов на ее территории остается в Магаданской области. И таких регионов несколько. А так у многих остается 90%. Поэтому еще раз: мы кормимся за счет ханты-Мансийского, Ямало-Ненецкого округов. За счет Москвы – там НДС, потому что это гигантский рынок конечного потребления, — но уже меньше. И все. Все остальные как-то не очень. Мы страна, живущая за счет двух автономных округов Тюменской области, — можно я скажу грубо и честно? Это наши основные кормильцы. А.Плющев― Честно говоря, для меня это большое открытие. Не то, чтобы я думал, что все за счет Москвы живут – вовсе нет. Но вот чтобы прямо так? Н.Зубаревич― Цифры назвать? Вот возьмем все налоговые доходы федерального бюджета. Возьмем их за 100%. В разные годы от 24 до 28% всех этих налоговых доходов федерального бюджета давал Ханты-Мансийский автономный округ – четверть. Еще 10% — Ямал. Итого больше трети суммарно. В разные годы от 12 до 14% Москва – это в основном налог на добавленную стоимость по конечному потреблению и немного налога на прибыль. И еще 5% Санкт-Петербург. Складывайте в кучку: три с половиной субъекта федерации – больше половины всех поступлений налогов в федеральный бюджет. Дальше рассказывать, кто кого кормит? Страна такая. А.Плющев― Я хоть рад, что Москва среди тех, кто всех кормит тоже. Н.Зубаревич― А вы помните недавнее заявление Собянина, что мы всех кормим? Да, я им честно сказала – мне журналисты звонили. Я сказала: да, Москва кормит Пенсионный фонд — без дураков. Потому что отчисления пенсионные с московских зарплат, которые вдвое выше средних по стране, огромны – без сомнения. Москва донор Пенсионного фонда – кто бы спорил? 12,6 миллионов человек, населения, работников там больше 8 миллионов, и еще все платят со своих зарплат. Да, в федеральный бюджет не очень, ханты гораздо круче, а пенсионный фонд Москва кормит. Потому что хантов полтора миллиона, а в Москве 12,6 миллиона – почувствуйте разницу. Поэтому, как только знаешь цифры – ну, я избыточно эмоционально сегодня говорю, приношу свои извинения. Потому что провела чертову тучу пар на экономфаке МГУ и мне дети – я очень с трудом читаю малышам, бакалаврикам, первокурсникам. Они мне все время объясняли, когда я им объясняла, как шла централизация нефтяной промышленности, ребенок включил звук и сказал: а куда смотрит ФАС? — я заплакала в первый раз. Когда я сказала, как происходит что-то там на Чукотке, мне было сказано: но там же атомная энергетика развивается на подводных лодках. Я заплакала еще раз. Я поняла, насколько причудлив информационный мир – не бабушек, не дедушек, а вполне себе продвинутых 17-летних, поступивших по дикому конкурсу на экономфак МГУ. Там винегретище в голове. И поэтому борьба с винегретом это как у Дон-Кихота с ветряными мельницами – бессмысленна. ЭХО (кому на видео)============================================= А.Мовчан Я точно знаю, что на малой выборке невозможно изучать сущность. Я не сомневаюсь, что моя выборка маргинальна до предела. Поэтому у меня не столько есть желание показать факты, сколько – задать вопрос: в чем эта маргинальная выборка ошибается? Я об «уехавших». Не об олигархах, уехавших от налогов или к яхтам поближе; не о чиновниках, бежавших с наворованным; не о политиках, которым грозила тюрьма за несогласие с Кремлем. Я о тех, обращение к кому в последние годы в России всегда только презрительное: половина презирает их за то, какие они умные, а вторая – за то, какие они глупые; я о интеллигентах. Да-да, обращений к интеллигентам сегодня встречается два. Либо «катитесь, козлы, из России, которую вы ненавидите, нашлись самые умные, нечего вам на наше счастье с..ать», либо «эти так называемые интеллигенты никак не способны понять, что Россия настоящая не похожа на их розовые измышления, она желает другого». Первое говорят понятно кто. Второе – заклятые враги понятно кого. В этих условиях интеллигенции как анти-мартышке из известного анекдота остается только стоять столбом на месте – ни вправо, ни влево её не зовут (как обычно в российской истории). Но интеллигенция не стоит – она уезжает (то есть склоняется скорее к мнению понятно кого). Интеллигенция в этом смысле – вещь очень широкая, это не только профессор Лурье или академик Петров. Я учился в математической школе №444. Дело было очень давно, но всё-таки. Нас тогда еще учили быть пионерами, любить партию и что Леонид Ильич – наше всё. У нас был сильный класс – наша команда выигрывала все матбои. Вся команда – за рубежом. Олег Козловский преподает в Ноттингеме. Сева Власкин – в Австралии. У нас был призер международной олимпиады по химии. В Америке. В Америке же и Саша Бадяев, любитель орнитологии и в будущем (тогдашнем) гордость биофака. Я учился в МГУ. Мы должны были стать гордостью советской (а со 2 курса – Российской) науки. В итоге многие стали гордостью, но совершенно других мест; кто остался – работают в рекламном агентстве, руководят ремонтом оргтехники, кто остался и в России, и в науке (а таких совсем немного) – выглядят не очень. Серёжа Чернышев – элита 18го интерната – управляет капиталами между Лондоном и Кипром. Миша Шефтер – строит сложные статистические стратегии в Нью-Йорке. Антон Ефанов – наш отличник и умница – уехал как закончил, через год вернулся на месяц – жениться – и уехал обратно в США, с концами. Я служил в армии в благословенном городе дождей, женщин и воинских частей. Я служил в момент, когда студентов забирали на 2 года. Среди массы самых разных молодых парней (были уголовники, трактористы, никогда не бывавшие даже в райцентре, ребята с окраин, вообще не говорившие по-русски) несколько студентов «нашли друг-друга» - было о чем поговорить кроме обычного армейского дискурса. Никого из них в России нет. Один там же в армии и погиб. Другие - Олег Калганов – в Австралии, врач; Женя Гладилин – профессор в Германии, химик. Юра Липницкий – в Израиле и, кажется, неутомимо строит свои бизнесы развлечений (надо всё-таки встретиться, когда Израиль откроется). Я работаю 30 лет и все 30 лет наблюдаю исход менеджеров и бизнесменов. В 90е ручеек был тонким – больше по счастливой случайности или замуж. В нулевые в Россию ехало намного больше русскоязычных потомков эмигрантов, чем ехало из России эмигрантов новых. В десятые потомков старых эмигрантов почти всех сдуло обратно, а поток эмигрантов новых стал похож на сход лавины. 99% уезжали не потому, что что-то натворили. 50% уезжали не потому, что были оппозиционерами. Мы с женой всегда радовались тому, как много у нас друзей. 20 лет назад на мысль об отъезде главный ответ был «ты что, а как же наши друзья?». Потом «ты что, у нас здесь всё еще много друзей». Сегодня у нас в России еще есть две-три семьи друзей; у одних дети уезжают (и с нами советуются), другие сами думают уехать (у детей гражданство США уже есть), но всё не решатся; третьи никуда не поедут, но там особый случай: Таруса, православие, корни – внутренняя эмиграция по полной. Еще одни сдались (слишком стары), но продав бабушкину квартиру отправили ребенка в Канаду – поучилась, вышла замуж, осталась, не приезжает. Наши друзья, наши партнеры по шашлыкам, дням рождения, Новым Годам на нашей даче, поездкам на море, по горю и по радости – в Нью-Йорке, в Бостоне, в Майами, в Тель-Авиве, в Иерусалиме, в Маале-Адумим, в Берлине, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, на Кипре, в Таллине, в Риге, в Париже, в Амстердаме, под Барселоной, в Тоскане, в Риме, в Киеве, и конечно в Лондоне, в Лондоне, в Лондоне. Среди них врачи, психотерапевты, биологи, программисты, литераторы, переводчики, финансисты, математики, физики, химики, социологи, банкиры, искусствоведы, художники, конструкторы… Моя сестра с мужем живет во Франкфурте – она врач. Мои дети живут в Израиле и Великобритании – они врачи и ученые. Брат моей жены со своей женой живут в Париже – он переводчик и поэт, она – социолог, работающий в Сорбонне. Их дети считают Париж родным городом: «Мы Москву не помним». Я был свидетелем короткой дискуссии (дело было лет 5 назад). Один иностранец (он потом уехал из России) сказал: «The country is bleeding». Оппонент (он не уехал, но много времени проводит у себя на вилле в Северной Италии в перерывах между важной работой в России) парировал: «It’s just pus oozing». Цель этого поста не в том, чтобы занять позицию, тем более что я уехал. Скорее – я хочу спровоцировать дискуссию: кто из них прав? И ещё – совсем личное: почему я уехал (помимо эстетических разногласий с властью?). Да, в России можно травить новичком оппонентов и убивать их из пистолета перед Кремлем; можно сажать бизнесменов чтобы отобрать бизнес; можно осуждать по ложным обвинениям для выполнения плана органами; можно обрекать на смерть больных сирот чтобы насолить «Западу» в ответ на их недовольство убийством юриста, раскрывшего схему преступного похищения денег силовиками; можно фальсифицировать выборы или просто не допускать до них кого угодно, цинично заявляя что «документы не так оформлены»; можно запрещать мирные митинги, избивать и сажать участников; можно врать в статистике так, что уже непонятно, где искать реальность; можно наклеивать статус «иноагента» на всех, кто не согласен получать разнарядки, и требовать, как от евреев в 30е в Германии, чтобы «иноагенты» носили эту наклейку; ученые давно уже нужны только как кандидаты в обвиняемые по уголовным делам о «государственной измене», а реальные научные разработки радостно заменяются мультфильмами, и можно и то и другое. Можно, можно, можно. И в сущности – какая моя печаль? Это же не я – оппозиционер, сирота, владелец активов, лесбиянка, участник митинга, иноагент или физик, занятый гиперзвуком. Мне вполне комфортно было в Москве и нельзя сказать, что у меня нет ностальгических воспоминаний сейчас (да и по-русски я люблю говорить, как вы, наверное, чувствуете). Я не врач, чтобы уезжать туда, где нормально можно работать в клинике, не ученый, чтобы ехать туда, где современное оборудование, коллеги и возможность достойно получать, не учитель, чтобы бежать от необходимости нести детям злобную и лживую пропаганду, я не отношусь к меньшинствам, чтобы бояться местных шовинистов с покатыми лбами и широкой челюстью, я не страдаю от нищеты и инвалидности, чтобы искать социального государства и инклюзивности, мне всё равно, чей Крым (как всё равно, чья Рязань – я вообще считаю что важен не цвет флага, а как люди живут). Так почему я уехал? А потому что, если можно всё вышеописанное, значит можно вообще всё. Не бывает безнаказанности а-ля-карт, как не бывает коррупции в меру, мракобесия в рамках разумного или небольшой глупости. А если можно вообще всё, то мои риски ничем не меньше рисков физиков, оппозиционеров, бизнесменов или гомосексуалистов – просто снаряды, которые летят куда бог на душу положит, пока случайно ложатся в стороне. И шансов, что они там так и будут кучно ложиться, очень мало: оппозицию уже почти повывели; СМИ легко повывести за год-два; бизнесменов под посадку при таких темпах хватит лет на 5, не больше, потом останутся либо только неприкасаемые из центра, либо плотно крышуемые на местах; больных сирот всегда будет, но от них никакого гешефта, как впрочем и от физиков – только возня одна, да и их не останется через лет 10 такими темпами; террористов конечно можно всегда назначить, и проще их делать из молодых с горящими глазами, чем из старика-финансиста, но террорист – товар штучный, на всё увеличивающуюся армию силовиков сколько ни создавай, не хватит. Нужны, ох нужны будут новые группы, классы, сословия – чтобы заработать, чтобы улучшить жилищные условия, чтобы оправдать новые штатные единицы, рост окладов и премии, чтобы поддержать у обитателей красной крепости чувство опасности, да просто чтобы позабавиться и поглумиться. Так вот мой второй вопрос: я не прав? А если прав – почему столько людей этого не понимает?